Уже в первый послевоенный сезон театр выпустил спектакль «Лисички» по пьесе американского драматурга Л. Хелман. Спектакль развенчивал преступный мир, движущей силой которого не мог бы стать никакой иной принцип, кроме борьбы за обогащение. И мысль о лишении человека его законного права жить по естественным законам нравственности становилась очень важной в идейном звучании спектакля. Разрушение личности [...]
Швандю играли два исполнителя: Е. Диордиев и И. Брошевский. Судя по оценке критики, каждый из них выбрал для себя уже готовую сценическую версию, в основе которой лежали классические трактовки C. Кузнецова и Б. Ливанова. Так, И. Брошевский стремился к тому, чтобы ни одна сцена не игралась «вообще», только для того, чтобы еще раз блеснуть комедийным [...]
Вслед за «мхатовской» версией этого образа его Швандя действовал в остродраматических обстоятельствах; ему было совсем не до смеха, он не острит, не развлекает своих собеседников, а самозабвенно, ежечасно рискуя, делает большое и ответственное дело. Юмор часто помогает ему обрести самообладание, и тогда за его шутками вскрываются совсем не простые и не смешные эмоции и решения. [...]
В сцене с Пановой в последней картине спектакля героиня В. Харламовой уже совсем другая: это человек с огромной силой воли, непоколебимо уверенный в своем превосходстве над классовым врагом. Также вам может показаться, что такая тема как бытовки бу москва никак не связана и даже не тематична. Хотя, может быть и связана. В любом случае зайдите [...]
И эта «мертвая хватка» по-своему умной и дальновидной торговки раскрывалась актрисой смелыми и острыми приемами. Глубоко постигнув социальную суть своей героини, Л. Майзель не боялась самых преувеличенных красок в обрисовке ее внешнего облика «в ее тяжелой походке, в ее вульгарно-богатом костюме, в ее грубых и самонадеянных манерах – все жизненно…» – писала о Ксидиас – [...]
Как подлинный мастер русской реалистической школы, он просто шел к органическому восприятию роли через живую ткань художественной плоти пьесы, а не через «умозаключения» в оценке его позиции. Кстати, сегодня уже ясно, что вывод бесперспективности утешительности Луки «срабатывает» с большей силой при условии объемности и масштабности личности и философии героя. Также вам может показаться, что такая [...]
В такой актерской интерпретации нетрудно усмотреть сознательную реакцию на прямолинейно «развенчивающую» трактовку роли Луки, которая сделалась в те годы хрестоматийно универсальной для большинства сценических версий и ограниченность которой сегодня уже ни в ком не вызывает сомнения. Также вам может показаться, что такая тема как шкафы купе в минске никак не связана и даже не тематична. [...]
неудивительна та бережность, с которой относился Я. Штейн к русской истории и русскому быту, к бесценным реликвиям старины, будь то флигель, беседка, парк, пруды, описанные до мельчайших деталей писателями-классиками. В те годы был немыслим стремительный режиссерский натиск на ту или иную классическую пьесу, когда в коротких «атаках» постановщика завоевывается только лежащий на поверхности смысловой пласт [...]
Глубина постижения характера Цыганова позволила Ю. Мизецкому высветить одну немаловажную деталь в его поведении, которая, как правило, остается в тени во многих спектаклях. Этот «аристократ» духа явно не брезгает мошенническими манипуляциями Прибыткова, и степень этой терпимости весьма относительна. В сцене четвертого действия, когда Черкун после объяснения с Прибытковым хочет поговорить с Цыганковым, тот с явным [...]
Перед зрителем уже в первом действии представала старая, невежественная, варварская Россия, которая волею обстоятельств вступала в столкновение с новыми людьми и их делами. И чем дальше шел спектакль, тем яснее звучала мысль о том, что «уездное варварство» встретилось лишь с цивилизованными варварами новой формации. Безжалостный приговор этим людям, бессильным и никчемным в своей жизни, в [...]